Ритмов существует много, исчисляются они годами, десятилетиями, веками, эрами.
Двухлетний и трехлетний ритмы свойственны спортсменам. В двухлетнем ритме ставят рекорды женщины, в трехлетием — мужчины.
Дальше идут семилетние ритмы. Известный ученый Пэрна считал их самыми главными для человека. К долям секунды тяготеют клетки и клеточные структуры, писал он, к долям минуты — дыхание и кровообращение, к часам — состояние организма.
Недельными и месячными циклами определяется наша способность приспосабливаться к ритмам общества, в многолетних же циклах «отражена наша судьба».
Гиппократ делил человеческую жизнь на периоды в семь лет:
- до 7 лет — дитя;
- от 7 до 14 — ребенок;
- от 14 до 21 — отрок;
- от 21 до 28 — юноша;
- от 28 до 49 — взрослый (трижды по семь);
- от 49 до 56 — пожилой;
- старше 56 — старик.
Это была первая попытка разобраться в периодических переменах многих сторон телесной и душевной жизни. Но дальше этого деления дело не пошло, и Гиппократова идея вошла в европейскую культуру чем-то вроде поверья, будто человек каждые семь лет претерпевает полное обновление своего существа.
Выводы Н.Я. Пэрна
Пэрна решил превратить поверье в доказанный факт. Он проанализировал собственные дневники, где были запечатлены все мысли и наиболее значительные переживания.
Записи оказались неровными: в одни годы они были богаты, в другие скучны. Пэрна изобразил в виде кривых количество «новых мыслей», число исписанных страниц, частоту записей и связал все это с календарем, отложив по оси абсцисс полугодия, а по оси ординат — число продуктивных дней.
Сразу выступили три максимума: 1898 год, 1904—1905 и 1911. Разница между максимумами и минимумами ощущалась даже в тоне записей. В максимумы преобладали ноты бодрости, самоуверенности, в минимумы — сомнения и безразличия. Но сами максимумы оказались друг на друга не похожи.
Первый, когда автору было 19 лет, был смесью романтизма и самоанализа. В записях второго максимума (26 лет) слышались мотивы религиозные и метафизические. Третий (32 года) отличался повышенным интересом к наукам и к психологическим вопросам. Неужели поверье не лжет и через каждые шесть лет и три месяца в одной телесной оболочке появлялась новая личность?
А что же было раньше, до 19 лет? Как это узнать? Дневников Пэрна тогда не вел, но кое-какие следы от тех лет остались, и вот что из них открылось. В 1891 году, когда мальчику шел тринадцатый год, в нем пробудился интерес к природе и к коллекционированию: он начинает собирать бабочек и жуков.
Начинает он и рисовать животных. Рисовал он и раньше, но то было другое, «художественное» рисование, изображение ландшафтов и сцен; теперь же оно сделалось только средством исследования. Прежде мальчик ощущал себя художником, теперь он — натуралист, он не Рембрандт более, а Дарвин. Кроме того, он еще и влюблен — отчаянно и безнадежно.
А еще раньше, до 13 лет, на седьмом году? И седьмой год тоже, оказывается, был поворотным в жизни. На это указывают ясность и количество воспоминаний. Пэрна пытается датировать хранящиеся у него в памяти отрывочные эпизоды раннего детства.
Из тех, что датировать удалось, большинство падает на лето 1885 и 1886 годов, на седьмой и восьмой годы жизни. К шестому и девятому годам относится вдвое меньше эпизодов. Тогда же начинается и «художественное» рисование и переживается мимолетная вспышка какой-то мечтательной, никому не адресованной, но хорошо запомнившейся чувственности.
Вырисовывается пять подъемов:
- На седьмом году — прояснение самосознания и мимолетная искра чувственности.
- На тринадцатом — пробуждение интереса к объектам внешнего мира и новое пробуждение чувственности, тоже, впрочем, мимолетное.
- На девятнадцатом — самоанализ, романтизм, мечтательность, влюбленность.
- На двадцать шестом — новое обращение к окружающему миру, но уже, по словам ученого, «не как к объекту, подчиненному сознанию и доступному расчленению, а как к живому продолжению собственного сознания».
- На тридцать третьем году жизни — преобладание конкретных, по преимуществу научных интересов.
Но может быть, это частный случай, а общих правил нет? Чтобы решить это, надо обратиться к исследованиям развития детей.
Способности к рисованию у детей
Всем давно известно, что дети растут неравномерно; есть три периода усиленного их роста: в первые пять лет, между 7 и 9 годами и между 13 и 17 годами. В промежутках между ними рост замедляется. С такими же ускорениями и замедлениями идет и развитие психических способностей, только его максимумы совпадают с периодами задержки роста, а минимумы — с его ускорениями.
Гармоническое развитие детскому организму не под силу, для него это двойная нагрузка. Так что умственные подъемы приходятся на периоды в 11 —12 лет и в 17—19, а между 13 и 15 годами — провал, часто сопровождающийся ухудшением поведения.
За последние 150 лет психологи провели множество исследований детского рисования. Четырехлетний ребенок очень любит рисовать, но весь его интерес сосредоточен не на акте рисования, а на предмете, который он хочет изобразить.
Лет в шесть или в семь начинается новый период — ребенка интересует сам процесс рисования. Этот период художнических иллюзий тянется до 10—12 лет, пока у детей не разовьется критическое отношение к своим рисункам.
Лишь у немногих начинается новый подъем, но уже не артистизма, а такого же, что и в раннем детстве, стремления как можно точнее передать объект. К этим немногим принадлежал и Пэрна, у которого в 12 лет пробудилось желание рисовать животных.
Детские игры
Подвергалась в психологии исследованиям и другая область детской жизни — игры. И здесь с удивительной ясностью выдвигаются те же «узловые точки» — одна в 6—7 лет, другая в 12—13. До семи лет дети редко играют по собственной инициативе — больше по указанию взрослых. С семи начинаются самостоятельные игры, в которых преобладает беготня, борьба, преследования.
С 12 лет игры приобретают связный характер, в них появляются лидеры. Этот период длится лет пять. Стэнли Холл, американский психолог, видел в этой смене характера игр отражение развития человека.
Ребенок до семи лет — это человек, не выделившийся еще из стадии животного. С 7 до 12 лет длится период доисторического человека, в чьих играх отражается охота, скотоводство, первые войны. С 12 лет идет историческая эпоха с ее общественными тенденциями и внутренней связностью. Близкой точки зрения держался и швейцарский психиатр Клапаред.
На что ни посмотришь — одна и та же картина: видны несколько узловых точек, когда появляется новый душевный склад. К 18—19 годам в человеке уже как бы три слоя из трех существ. Комментируя эту «послойность», Холл говорит: «Мальчик — отец (предок) мужчины». Пэрна продолжает его мысль: дитя древнее всех, это «дед мужчины».
Конечно, выражение «три существа» нельзя понимать буквально: лучше, пожалуй, говорить о трех стадиях развития (хотя врачам известны случаи, когда под одной телесной оболочкой сидели именно «существа», то есть личности, выходя, к изумлению окружающих, на авансцену попеременно).
Прорезывание зубов
Этим стадиям соответствует развитие зубов — явление незаслуженно забытое. В первый год жизни у нас начинают развиваться молочные зубы — сначала два средних нижних резца, потом четыре верхних, потом два наружных нижних. На втором году вырастают четыре передних коренных зуба, затем четыре клыка и, наконец, четыре остальных коренных. Зубы для «первого существа» готовы.
На седьмом году они выпадают: «второе существо» является со своими зубами, прорезывающимися в том же порядке, что и у первого, но с прибавлением еще четырех коренных. Третий цикл начинается после 11 лет. Но смены зубов больше нет, одно прибавление: еще четыре коренных. И наконец, в 18—19 лет — зубы мудрости. Не признаки ли это следующего, «четвертого существа»?
Но как разглядеть это «существо»? Как обнаружить узловые точки у взрослых? У детей и то их увидели не сразу, понадобилась масса всесторонних наблюдений. А у взрослых еще труднее.
Жизнь взрослого неизмеримо больше, чем жизнь ребенка, оплетена внешними явлениями, усложняющими картину внутренней жизни и скрывающими ее от глаз наблюдателя. Лишь у тех, на ком внешние толчки и события отражаются сравнительно мало, можно, очевидно, разглядеть стадии развития духовного облика.
Кто же эти люди? Это уже известные нам мечтатели. Тип мечтателя мог бы стать подходящим материалом для исследования колебаний душевной жизни. Но для этого надо еще, чтобы эта жизнь была запечатлена в виде внешних следов, поддающихся непредвзятому исследованию.
Такими следами могут быть дневники — их Пэрна исследовал у самого себя. Ими могут быть и произведения творчества: мечтательность ведь не означает бездеятельности и творческого бесплодия. Это не более чем склад души, тип мышления и чувствования.
